Неточные совпадения
Он шел через террасу и
смотрел на выступавшие две
звезды на потемневшем уже небе и вдруг вспомнил: «Да, глядя на небо, я думал о том, что свод, который я вижу, не есть неправда, и при этом что-то я не додумал, что-то я скрыл от себя, — подумал он. — Но что бы там ни было, возражения не может быть. Стоит подумать, — и всё разъяснится!»
Он
смотрел то на крест, то на
звезду, вдыхал в себя свежий морозный воздух, равномерно вбегающий в комнату, и, как во сне, следил зa возникающими в воображении образами воспоминаниями.
Уже совсем стемнело, и на юге, куда он
смотрел, не было туч. Тучи стояли с противной стороны. Оттуда вспыхивала молния, и слышался дальний гром. Левин прислушивался к равномерно падающим с лип в саду каплям и
смотрел на знакомый ему треугольник
звезд и на проходящий в середине его млечный путь с его разветвлением. При каждой вспышке молнии не только млечный путь, но и яркие
звезды исчезали, но, как только потухала молния, опять, как будто брошенные какой-то меткой рукой, появлялись на тех же местах.
Иной, например, даже человек в чинах, с благородною наружностию, со
звездой на груди, [
Звезда на груди — орден Станислава.] будет вам жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а потом,
смотришь, тут же, пред вашими глазами, и нагадит вам.
Комета ли идет — не отвел бы глаз! красота! звезды-то уж пригляделись, всё одни и те же, а это обновка; ну,
смотрел бы да любовался!
— Иногда кажется, что понимать — глупо. Я несколько раз ночевал в поле; лежишь на спине, не спится,
смотришь на
звезды, вспоминая книжки, и вдруг — ударит, — эдак, знаешь, притиснет: а что, если величие и необъятность вселенной только — глупость и чье-то неумение устроить мир понятнее, проще?
Лютов
посмотрел в небо, щедро засеянное
звездами, вынул часы и сказал...
Шагая медленно,
посматривая фарфоровыми глазами на
звезды, Томилин нехотя заговорил...
Подойдя к столу, он выпил рюмку портвейна и, спрятав руки за спину,
посмотрел в окно, на небо, на белую
звезду, уже едва заметную в голубом, на огонь фонаря у ворот дома. В памяти неотвязно звучало...
В окно
смотрели три
звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного неба. Петь кончили, и точно от этого стало холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался с головой одеялом, чтоб не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок, не похожий на тот, который он испытал на Невском; тогда пугала смерть, теперь — жизнь.
Он остановился, вслушиваясь, но уже не мог разобрать слов. И долго, до боли в глазах,
смотрел на реку, совершенно неподвижную во тьме, на тусклые отражения
звезд.
Он вышел от нее очень поздно. Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое на земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой снег под ногами. Огромные дома
смотрели друг на друга бельмами замороженных окон; у ворот — черные туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько
звезд, не очень ярких. Все ясно.
По горам, в лесу, огни, точно
звезды, плавали, опускаясь и подымаясь по скатам холмов: видно было, что везде расставлены люди, что на нас
смотрели тысячи глаз, сторожили каждое движение.
Но вы с любовью успокоиваетесь от нестерпимого блеска на четырех
звездах Южного Креста: они сияют скромно и, кажется,
смотрят на вас так пристально и умно.
«
Смотрите, — сказал я соседу своему, — видите,
звезда плывет в чаще баниана?» — «Это ветви колышутся, — отвечал он, — а сквозь них видны
звезды…
Кругом безмолвие; в глубоком смирении с неба
смотрели звезды, и шаги Старцева раздавались так резко и некстати. И только когда в церкви стали бить часы и он вообразил самого себя мертвым, зарытым здесь навеки, то ему показалось, что кто-то
смотрит на него, и он на минуту подумал, что это не покой и не тишина, а глухая тоска небытия, подавленное отчаяние…
—
Посмотри, капитан, — сказал он, — это маленькая уикта (
звезда).
И действительно, часов в десять вечера темный небесный свод, усеянный миллионами
звезд, совершенно освободился от туч. Сияющие ночные светила словно вымылись в дожде и приветливо
смотрели на землю. К утру стало прохладнее.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба на нос. Я
посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в виде
звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
В реке шумно всплеснула рыба. Я вздрогнул и
посмотрел на Дерсу. Он сидел и дремал. В степи по-прежнему было тихо.
Звезды на небе показывали полночь. Подбросив дров в костер, я разбудил гольда, и мы оба стали укладываться на ночь.
В 12 часов я проснулся. У огня сидел китаец-проводник и караулил бивак. Ночь была тихая, лунная. Я
посмотрел на небо, которое показалось мне каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось на землю. Вокруг луны было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах были и
звезды. «Наверно, к утру будет крепкий мороз», — подумал я, затем завернулся в свое одеяло, прижался к спящему рядом со мной казаку и опять погрузился в сон.
Села у окна и, посасывая губу, стала часто сплевывать в платок. Раздеваясь, я
смотрел на нее: в синем квадрате окна над черной ее головою сверкали
звезды. На улице было тихо, в комнате — темно.
Как реакция после напряженной деятельности, когда надо было выиграть время и заставить себя преодолеть усталость, чтобы дойти до лесу, вдруг наступил покой и полный упадок сил. Теперь опасность миновала. Не хотелось ничего делать, ничего думать. Я безучастно
смотрел, как перемигивались
звезды на небе, как все новые и новые светила, словно алмазные огни, поднимались над горизонтом, а другие исчезали в предрассветной мгле.
Людмила встала, отошла к окну, открыла его. Через минуту они все трое стояли у окна, тесно прижимаясь друг к другу, и
смотрели в сумрачное лицо осенней ночи. Над черными вершинами деревьев сверкали
звезды, бесконечно углубляя даль небес…
А потом? потом сон, сладкий сон наложил бы на все это свою всесильную руку; полногрудые нимфы пустились бы в обольстительнейший танец с генеральскими эполетами,
звезды — с общим уважением; одни груды золота остались бы по-прежнему неподвижны, иронически
посматривая на всю эту суматоху.
Он мысленно пробежал свое детство и юношество до поездки в Петербург; вспомнил, как, будучи ребенком, он повторял за матерью молитвы, как она твердила ему об ангеле-хранителе, который стоит на страже души человеческой и вечно враждует с нечистым; как она, указывая ему на
звезды, говорила, что это очи божиих ангелов, которые
смотрят на мир и считают добрые и злые дела людей; как небожители плачут, когда в итоге окажется больше злых, нежели добрых дел, и как радуются, когда добрые дела превышают злые.
Он открыл было рот, как мне казалось, чтобы начать отвечать, как вдруг профессор со
звездой, с похвалой отпустив гимназиста,
посмотрел на него.
Молодой профессор тасовал билеты, как колоду карт, другой профессор, с
звездой на фраке,
смотрел на гимназиста, говорившего что-то очень скоро про Карла Великого, к каждому слову прибавляя «наконец», и третий, старичок в очках, опустив голову,
посмотрел на нас через очки и указал на билеты.
Мне еще в молодости, когда я ездил по дорогам и
смотрел на звездное небо, казалось, что в сочетании
звезд было как бы предначертано: «Ты спасешься женщиной!» — и прежде я думал найти это спасение в моей первой жене, чаял, что обрету это спасение свое в Людмиле, думал, наконец, что встречу свое успокоение в Вашей любви!»
Молится царь и кладет земные поклоны.
Смотрят на него
звезды в окно косящатое,
смотрят светлые, притуманившись, — притуманившись, будто думая: «Ах ты гой еси, царь Иван Васильевич! Ты затеял дело не в добрый час, ты затеял, нас не спрошаючи: не расти двум колосьям в уровень, не сравнять крутых гор со пригорками, не бывать на земле безбоярщине!»
В такие минуты его острое, милое лицо морщилось, старело, он садился на постель на полу, обняв колени, и подолгу
смотрел в голубые квадраты окон, на крышу сарая, притиснутого сугробами снега, на
звезды зимнего неба.
Ночные прогулки под зимними
звездами, среди пустынных улиц города, очень обогащали меня. Я нарочно выбирал улицы подальше от центра: на центральных было много фонарей, меня могли заметить знакомые хозяев, тогда хозяева узнали бы, что я прогуливаю всенощные. Мешали пьяные, городовые и «гулящие» девицы; а на дальних улицах можно было
смотреть в окна нижних этажей, если они не очень замерзли и не занавешены изнутри.
Рядом с полкой — большое окно, две рамы, разъединенные стойкой; бездонная синяя пустота
смотрит в окно, кажется, что дом, кухня, я — все висит на самом краю этой пустоты и, если сделать резкое движение, все сорвется в синюю, холодную дыру и полетит куда-то мимо
звезд, в мертвой тишине, без шума, как тонет камень, брошенный в воду. Долго я лежал неподвижно, боясь перевернуться с боку на бок, ожидая страшного конца жизни.
Нилов распахнул окно и некоторое время
смотрел в него, подставляя лицо ласковому ветру. В окно глядела тихая ночь, сияли
звезды, невдалеке мигали огни Дэбльтоуна, трубы заводов начинали куриться: на завтра разводили пары после праздничного отдыха.
Юноша представлял себе, как по пыльной, мягкой дороге, устланной чёрными тенями берёз, бесшумно шагает одинокий человек, а на него, задумавшись,
смотрят звёзды, лес и глубокая, пустая даль — в ней где-то далеко скрыт заманчивый сон.
В первый день пасхи он пошёл на кладбище христосоваться с Палагою и отцом. С тихой радостью увидел, что его посадки принялись: тонкие сучья берёз были густо унизаны почками, на концах лап сосны дрожали жёлтые свечи, сверкая на солнце золотыми каплями смолы. С дёрна могилы робко
смотрели в небо бледно-лиловые подснежники, качались атласные
звёзды первоцвета, и уже набухал жёлтый венец одуванчика.
А ночью — потемнеет река, осеребрится месяцем, на привалах огни засветятся, задрожат на чёрной-то воде,
смотрят в небо как бы со дна реки, а в небе —
звёзды эти наши русские, и так мило всё душе, такое всё родное человеку!
Матвей
посмотрел в небо — около луны, в синей пустоте, трепетно разгоралась золотая
звезда. Он снова взглянул в круглое лицо мачехи, спрашивая...
Они все на тебя
смотрят, на одного тебя:
звезды только и делают, что
смотрят на влюбленных людей, — оттого они так прелестны.
Заря уже занималась в небе, когда оба приятеля возвратились на свою квартиру. Солнце еще не вставало, но уже заиграл холодок, седая роса покрыла травы, и первые жаворонки звенели высоко-высоко в полусумрачной воздушной бездне, откуда, как одинокий глаз,
смотрела крупная последняя
звезда.
— Это все в тебе зависть плачет! — сразу осадил его Губошлепов, — а ты бы лучше на себя
посмотрел! Какая у тебя
звезда (у Агатона была всего одна
звезда, и то самая маленькая)? А у него их три! Да и человек он бесстрашный, сколько одних областей завоевал, — а ты! На печи лежа, без пороху палил! И хоть бы ты то подумал, что этаких-то, как ты, — какая орава у меня! По одной рублевой цигарке каждому дай — сколько денег-то будет! А ты лезешь! И лег ты и встал у меня, и все тебе мало!
— А ты по
звездам бы
смотрел, — сказал дядя Ерошка.
Мне нимало не смешна и не страшна выходка Рагима, одухотворяющего волны. Все кругом
смотрит странно живо, мягко, ласково. Море так внушительно спокойно, и чувствуется, что в свежем дыхании его на горы, еще не остывшие от дневного зноя, скрыто много мощной, сдержанной силы. По темно-синему небу золотым узором
звезд написано нечто торжественное, чарующее душу, смущающее ум сладким ожиданием какого-то откровения.
Траурная музыка гулко бьет в окна домов, вздрагивают стекла, люди негромко говорят о чем-то, но все звуки стираются глухим шарканьем тысяч ног о камни мостовой, — тверды камни под ногами, а земля кажется непрочной, тесно на ней, густо пахнет человеком, и невольно
смотришь вверх, где в туманном небе неярко блестят
звезды.
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал на колени старик,
посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял с костей своих лохмотья, положил на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая седой головой, лег на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается краем своим черного бархата морских волн, а
звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
Не ожидая помощи, изнуренные трудами и голодом, с каждым днем теряя надежды, люди в страхе
смотрели на эту луну, острые зубья гор, черные пасти ущелий и на шумный лагерь врагов — всё напоминало им о смерти, и ни одна
звезда не блестела утешительно ля них.
В трепете Сириуса такое напряжение, точно гордая
звезда хочет затмить блеск всех светил. Море осеяно золотой пылью, и это почти незаметное отражение небес немного оживляет черную, немую пустыню, сообщая ей переливчатый, призрачный блеск. Как будто из глубин морских
смотрят в небо тысячи фосфорически сияющих глаз…
Из больших кусков пробки построены горы, пещеры, Вифлеем и причудливые замки на вершинах гор; змеею вьется дорога по склонам; на полянах — стада овец и коз; сверкают водопады из стекла; группы пастухов
смотрят в небо, где пылает золотая
звезда, летят ангелы, указывая одною рукой на путеводную
звезду, а другой — в пещеру, где приютились богоматерь, Иосиф и лежит Младенец, подняв руки в небеса.
Самовар уныло курлыкал и посвистывал. Сквозь стекло окна и кисею занавески в лицо Ильи тускло
смотрело небо, и
звёзды на нём были едва видны. В блеске
звёзд небесных всегда есть что-то беспокойное…
— На небо, — добавила Маша и, прижавшись к Якову, взглянула на небо. Там уже загорались
звёзды; одна из них — большая, яркая и немерцающая — была ближе всех к земле и
смотрела на неё холодным, неподвижным оком. За Машей подняли головы кверху и трое мальчиков. Пашка взглянул и тотчас же убежал куда-то. Илья
смотрел долго, пристально, со страхом в глазах, а большие глаза Якова блуждали в синеве небес, точно он искал там чего-то.